Никаких бриллиантов.
Мы продолжили свой путь. «Ровер» медленно и неуверенно преодолевал подъемы, вползая на них на самой малой передаче, а я неотступно следовал за ним на тот случай, если он совсем заглохнет. Я не сильно расстраивался по поводу нашего медленного продвижения, лишь частые резкие толчки, распространявшиеся вверх по моей покоившейся на полу левой ноге, разбудили отчаянную боль в лодыжке, но это были пустяки по сравнению с тем, что я испытывал по дороге из Ипсуича пять дней назад. «Заживает у меня все по-прежнему быстро», — радостно думал я. Самое позднее во вторник смогу ходить. С трудом, наверное, как машина Гревила.
Я с грустью размышлял, что, если бы свечи были в порядке, ему бы не пришлось останавливаться, чтобы поставить машину на ремонт, и он бы не шел по той улице Ипсуича в роковой момент. Если бы можно было предвидеть будущее, не было бы несчастных случаев. «Если бы только» — жалкие, мерзкие слова.
В конце концов мы добрались до улицы, где жил Гревил, и нашли два свободных места на стоянке, правда, не напротив дома, а несколько в стороне. Утром я говорил Брэду, что переночую в Лондоне, чтобы на следующий день отправиться с Остермайерами в Йорк. Изначально я планировал так, что, если мы найдем «Ровер», он перегонит его прямо в Хангерфорд, а я поеду в Лондон и вернусь домой после поездки в Йорк. Однако неподалеку от Ипсуича из-за неполадок со свечами план изменился. И теперь Брэд должен был ехать в Хангерфорд на моей машине, а мне предстояло закончить путешествие на поезде. Автомобилю Гревила, правильнее было бы назвать его развалиной, отводилась роль уличного украшения.
Мы переложили все содержимое багажника Гревила в мою машину, точнее, этим занимался Брэд, а я в основном наблюдал. Потом Брэд взял из «Ровера» большой коричневый конверт, мою дорожную сумку, и мы направились по темной дорожке к дому. Немедленно зажглись фонари и раздался лай. Из соседних домов никто не обратил на это никакого внимания. Я открыл три замка и осторожно вошел, но, как и прежде, стоило мне выключить «собаку», в доме стало тихо и безлюдно. Отказавшись от еды и напитков, Брэд отправился домой к своей матушке, а я, усевшись в кресло Гревила, открыл большой коричневый конверт и прочел все о Ваккаро, который и в самом деле оказался большим негодяем.
Содержимое конверта состояло в основном из копии развернутого заявления Ваккаро, но к нему прилагался листок, исписанный почерком Гревила:
"Рамон Ваккаро разыскивается в штате Флорида, США, за торговлю наркотиками. Подозревается в нескольких убийствах, жертвы — в основном пилоты, решившие вырваться из сетей наркобизнеса. Ваккаро не оставляет в живых тех, кто может проболтаться. Эти сведения получены мною от до смерти напуганной вдовы одного из пилотов. Она не придет на заседание комиссии, но сообщила мне достаточно много достоверных подробностей, чтобы я мог ей верить.
Ваккаро заманивал пилотов частных самолетов солидными барышами, затем после одного удачного перелета в Колумбию они попадались к нему на крючок, вновь и вновь соглашались на полеты, до тех пор пока им не становилось жутковато от получаемых ими огромных сумм денег. Потом этих несчастных застреливали на пороге их собственного дома из проходящей мимо машины, без шума благодаря глушителю, без свидетелей и без улик. Но у всех этих пилотов были собственные маленькие самолеты — слишком много совпадений. Вдова сказала, что ее муж страшно боялся, но опомнился слишком поздно. Она вновь вышла замуж, живет в Лондоне, всегда горела жаждой мести и не поверила своим глазам, когда в газете промелькнула статейка под названием «Игорный дом семьи Ваккаро» с фотографией. Семейка! Она пришла в муниципалитет инкогнито, и там ей порекомендовали обратиться ко мне.
Перед нами не стоит задача признать Ваккаро виновным. Мы лишь не должны давать ему лицензию. Вдова советовала не называть того, кто ему откажет, — он опасен и мстителен, но нельзя же заставить замолчать всю комиссию. Вероятно, полиция Флориды заинтересуется его местонахождением. Экстрадиция?"
Я позвонил Эллиоту Трелони домой, туда, где он проводил выходные, рассказал о найденных записях и прочел их, после чего он невольно присвистнул и тяжело вздохнул.
— Но Ваккаро не убивал Гревила, — сказал я.
— Нет, — ответил он с очередным вздохом. — Как прошли похороны?
— Все хорошо. Благодарю вас за цветы.
— Я только сожалею, что не смог сам выбраться: рабочий день, да и ехать неблизко...
— Все прошло хорошо, — вновь повторил я, и это соответствовало истине, поскольку в целом я был рад своему одиночеству.
— Вы не возражаете, — неуверенно начал он, — если я устрою богослужение в память Гревила? Как-нибудь в течение ближайшего месяца?
— Конечно, нет, — тепло отозвался я. — Это было бы замечательно.
Он рассчитывал, что я пришлю записи о Ваккаро с посыльным в полицейский суд в понедельник, и поинтересовался, играю ли я в гольф.
Утром, после проведенной в черно-белой кровати Гревила ночи, полной сновидений, я, взяв такси, отправился в гостиницу к Остермайерам. Мы встретились в вестибюле, как и договаривались накануне вечером.
Они были в отличной форме. Марта выглядела неотразимо в сшитом на заказ красном шерстяном платье и норковом манто; Харли был в новой английского стиля шляпе, с непринужденной улыбкой, биноклем и программой скачек. Они уже предвкушали приятные события дня, и на лице Харли не было даже тени иногда возникавшего у него неудовольствия.
Шофер, уже не тот, что был в среду, подал к дверям огромный роскошный «Даймлер» в точно указанное время и со всеми атрибутами, подчеркивавшими их благосостояние, чета Остермайеров расположилась на заднем сиденье, а я — на переднем, возле шофера.